Аборт на семидесятом месяце

Эпизод из практики доктора Тиллера. Всего один. Бывают такие идеальные заменители некрологов.

Слабонервные: там мало собственно хирургических ужасов, а вот дальше тяжело. Сами решайте.

В 1993 году в клинику Тиллера привезли 15-летнюю девушку, беременную на позднем сроке. Привезли родители, за полторы тысячи километров – клиник, где делают поздние аборты, по стране мало. Пока они в пути, небольшое отступление.

В Америке вот какая законодательная механика в случае поздних абортов. В 1973 году Верховный суд вынес прецедентный вердикт в деле «Доу против Болтона», по которому аборты в случае жизнеспособности плода разрешались при угрозе здоровью матери. Казалось бы, выражение «угроза здоровью» имеет определенный смысл. По крайней мере – есть такие смыслы, которых оно не имеет. Если грозит смерть, инвалидность, если есть тяжелая хроническая болезнь – это вроде как угроза. Если грозит душевная болезнь – зависит от интерпретации, кто-то возьмет пошире, кто-то поуже. Если женщина боится после родов растолстеть, это вроде как уже не особо угроза здоровью. Если ей кажется, что муж начнет ходить налево, или что свекровь ее будет доставать советами и придирками, это вроде как угрозы, но уже совсем не здоровью. Правильно?

Неправильно. Если когда-нибудь был в хваленом американском правосудии эпизод чистой, незамутненной антиутопичности, то вот, пожалуйста: как они определили «угрозу здоровью».

...the medical judgment may be exercised in the light of all factors - physical, emotional, psychological, familial, and the woman's age - relevant to the well-being of the patient. All these factors may relate to health.

Можно долго хлопать одной рукой, не думая о белой обезьяне, но в голову так и не придет ни одного жизненного обстоятельства, которое не было бы ни физическим, ни эмоциональным, ни психологическим, ни семейным, ни возрастным фактором благосостояния женщины. Слово «здоровье» в вердикте Верховного суда США можно везде заменить на слово «ухряб», и практического смысла он не потеряет. Все перечисленные факторы могут иметь отношение к ухрябу пациента. Ведь всё на свете, как открылось пелевинскому герою, является ухрябом.

С 1973 года не известно ни одного случая, чтобы в аборте на позднем сроке было отказано за недостаточностью оснований. А для оценки этих оснований в штате Канзас нужно мнение одного независимого врача, помимо абортмахера. Тиллера, кстати, судили в марте, обвиняя в том, что «независимый» врач, к которому он много раз обращался – д-р Энн Кристин Ньюхаус – была, в сущности, его подчиненной. Ему грозил год в тюрьме. Присяжные оправдали.

Поэтому неудивительно, что мы ничего не знаем о том, какие проблемы со здоровьем были у той девушки. Возможно, она страдала хроническим 15-летием. Возможно, ее диагнозом были ее родители. Как бы то ни было, известно, что ребенок, от которого ее собирались избавить – девочка – была совершенно здоровой.

Д-р Тиллер сквозь матку сделал нерожденному ребенку два укола хлористого калия. Один пришелся над левой бровью, другой – у основания черепа. Хлористый калий в некоторых штатах США используется для казни смертельной инъекцией.

Затем он отпустил пациентку домой, сказав приходить на следующий день.

На следующий день у нее начались боли в животе, и ее отвезли в больницу, где она должна была родить мертвую девочку.

Девочка родилась живой. Но в таком состоянии, что спасать ее посчитали бесполезным. Ее положили в кроватку умирать.

Она не умерла. Ей пришлось заниматься. Мать, бабушка и дедушка быстро смотались домой, за свои девятьсот миль. Ее удочерила супружеская пара с семью детьми, Билл и Мэри-Кей Брауны. Они назвали ее Сарой. Им сказали, что она проживет не больше восьми недель.

Хлористый калий уничтожил часть ее мозга. Она была слепой. Ей требовалось семнадцать разных лекарств и дыхательный монитор. Страховая компания отказалась покрывать ее лечение.

Билл и Мэри-Кей говорили, что самым трудным для них было все же не это. Труднее всего было терпеть ругань со стороны прочойсеров. После особо неприятного инцидента с каким-то высоконравственным существом, кричавшим, что ребенка преступно было оставлять в живых, им пришлось переехать на ферму.

Сара Браун умерла в пять лет от почечной недостаточности.

При процедуре усыновления суд потребовал представить медкарту биологической матери. Ни одно из ее заболеваний не было наследственным. Все появились от тех двух уколов. Сара Браун стала жертвой аборта примерно на семидесятом месяце. Если бы Верховный суд США не отменил смысл слова «здоровье», сейчас она была бы здоровой девушкой семнадцати лет.

Д-р Джордж Тиллер сделал несколько тысяч абортов на поздних сроках. Кроме этого случая, да одной умершей пациентки в 2005 году, все прошли гладко. Вколотый яд благополучно сжигал изнутри; дырка в черепе, сделанная ножницами, позволяла отсосать мозг младенца раньше, чем голова выйдет из влагалища, после чего по американским законам он считался бы человеком.

Вчера в 10 часов по местному времени, в городе Вичита, штат Канзас, доктор Тиллер стоял у входа в лютеранский костел, выступая привратником на утренней службе. Его жена пела там же в хоре. Доктору Тиллеру было 67 лет, он был знаменитым, состоятельным человеком, всеми уважаемым и хвалимым за помощь женщинам в трудных жизненных ситуациях, достойным места, я цитирую профессора Нью-Йоркского университета Джейкоба Аппеля, «в пантеоне защитников человеческой свободы».

Одна пуля – и от всего этого уже не так страшно. И даже весело.

Источники
http://www.abortiontv.com/Methods/GeorgeTiller.htm
http://www.montfort.org.br/index.php?secao=imprensa&subsecao=mundo&artigo=19980928&lang=eng
http://en.wikipedia.org/wiki/George_Tiller
http://en.wikipedia.org/wiki/Doe_v._Bolton
http://news.bbc.co.uk/2/hi/americas/8076253.stm
http://www.onenewsnow.com/Legal/Default.aspx?id=447880
http://ru.wikipedia.org/wiki/Хлорид_калия

Театральная площадь

Здесь был я.



Неверующие, кажется, составляли около 2% участников; в абсолютных цифрах – я один там стоял и воровато не крестился. Впрочем, если перефразировать слова выступавшего батюшки о том, что «с Богом нас большинство», то вместе с Марксом нас было несколько тонн.




Всем выдавали пачки листовок, очень хорошо сверстанных и напечатанных.



Я раздал штук двадцать у метро «Выхино», пока не был вежливо выдворен охраной. Кстати, складывал я их собственноручно.

Нет, фофудья фофудьей, а здравое прозвучало. Стоило собраться хотя бы ради того, чтобы кто-то сказал в мегафон, что виноваты больше всех не те, кто делает аборты, а те, кто их защищает. Или что если у вас в подъезде живет абортмахер, можно не делать вид, что это нормально: точно так же, как если бы в подъезде жил маньяк.

В целом ощутил – явственно, наконец – какое-то растерянное джон-коннорство. Светского пролайфа нет, и его, черт возьми, надо быстро придумать. Я просто не понимаю, для кого весь этот молитвенно-бденный молибденовый каркас. Православные – они и так православные, то есть ни в каком особом тимбилдинге, думаю, не нуждаются, а вот прочие видят в этом только междусобойчики не самой популярной из субкультур. Конечно, хер с ними с теми, кто прогрессивен на всю голову, но ведь это такая же субкультура, которая, однако, лучше умеет растворяться и прикидываться ванильным голосом публики. С Богом нас, может быть, большинство, но, простите за вольность, одно дело большинство, а другое – кворум.

Но вот из Перми, где всё сделали немного по-другому, пишут, что прошло офигенно, именно в плане того, как народ воспринял. Подробностей бы, подробностей.

Контент-анализ

Я – ребенок, не родившийся на свет.
Я – безродная душа по кличке Нет.
Третий пеон – размер традиционно балалаечный («вдоль по улице метелица метет»), но допустим, высокого штиля замысел не требует, внушительной интонации – тоже. Однако уже во второй строке автора пробивает на бардовщину. Даже почти на блатняк, если не считать этой клички Нет, типичной подгитарной бессмыслицы, принимаемой за поэтизм. Хорошо, хорошо, не будем вообще разбирать это как стихи: вопрос остается. С чего бы невинно убитому ребенку называть себя безродным носителем клички? «Ночью я родился под забором, урки окрестили меня Вором» – манера совсем иного лиргероя. Который мало того что успел немало хлебнуть, но и сам насовершал неприглядного. Сравним блейковского «Черного мальчика», который говорит, что он черный, но душа его бела – год был 1789, политкорректности не было, и то, в схожей ситуации беря на себя вольность говорить от имени кого-то (условно) бессловесного, Блейк не скатывает лиргероя в самоуничижение. Он признаёт свою обделенность, да, но при этом воздает себе должное по справедливости. Здесь же анонимный автор заставил убитого ребенка комплексовать.

Я – колючий холодок в душе врача.
Узелок, людьми разрубленный сплеча.
Сплеча? Превращение аборта в хирургическое харакири лично я бы только приветствовал, но там на самом деле все медленно, внимательно, сначала одну ручку отрежем, потом другую... Тем не менее, при замене «узелок живой, разрубленный сплеча» двустишие было бы вполне сносным. А так получается противопоставление узелка людям. Ну здрасте, и тут «комок клеток».

Пусть же будет вам легко, отец и мать,
Жить, как все, и ничего не понимать.
А вот это уже окончательно превращает агитку в прочойсерскую. На представлении, что «аборты делают все», собственно, держится вся проклятая конструкция. У автора явно вкралось тут христианское желание наставлять заблудших, но вместо этого он благополучно дал детоубийцам общественную санкцию. «Ничего не понимать» – тоже мимо кассы. Делающие аборты как раз слишком много «понимают», воображают себя принимающими трудное ответственное решение – потому что «ребенок должен быть желанным», потому что «распоряжаться своим телом», и прочее токсичное словоблудие.

Все равно я вас люблю сильнее всех,
Даже если вы забыли этот грех.
Слив засчитан. Это уже наглость, в конце концов. Не факт, что абортированные дети, когда б могли, не завывали бы по ночам, не пили кровь родителей и не доводили их до самоубийства. Я бы точно не стал никого прощать. И был бы вправе. А «грех» – смешное слово. Все люди «грешны». Не все – убийцы.

Теперь давайте расслабимся и поржем.

Жуткая, подлая реклама. Реклама, бьющая под дых женщину, у которой не было выхода. Реклама, кричащая: ты лжешь, у тебя был выход, ты должна была родить, надо было плюнуть на свои желания, на свое возможное будущее счастье, какая же ты женщина, если могла отказаться от ребенка ради чего бы то ни было, нормальной женщине ребенок не может помешать, а если он помешал бы тебе, ты - зверь, не человек ты, слышишь, не человек, ты, любая, сделавшая хоть один в жизни аборт!

http://www.atheism.ru/library/Orel_1.phtml

Ржачка в том, что стишок ничего этого не содержит. Он совершенно беззубый и всепрощенческий. Просто прочойсеры настолько боятся за свою изящную хрупкую ложь, что срываются даже на такое. И начинают под видом чего-то несусветно возмутительного выкрикивать весьма справедливые обвинения – всё то, что должны были говорить пролайферы, только спокойнее, жестче и хитрее – так, чтобы не дарить никому роскошь обиды на прямой наезд. Но пока умной агитации не придумано, может, лучший метод – просто перепечатывать вот таких вот возмущенных прочойсеров и молча кивать?

Золотая середина – это будущий эпицентр

Простой урок, который можно извлечь из истории: любая умеренная позиция по любому вопросу, связанному с причинением смерти или страданий большому числу людей, в конце концов вдрызг проигрывает. Здесь речь даже не об этической стороне. Чисто в смысле популярности, представленности кем-то – от нее ничего не остается.

То есть: легко представить себе, в соответствующие эпохи, умеренных по вопросам, скажем, о рабском труде или о геноциде в отношении побежденных в войне. (Я специально не трогаю чисто суеверное, вроде человеческих жертвоприношений и сожжения ведьм, чтобы не упрощать.) Это люди неглупые, и их аргументация к «неизбежности зла» была вполне разумной. Без рабов вся экономика полетит, и будет ой как трудно ее перестраивать; к тому же с социализацией отпущенных рабов будут проблемы. Верно? Верно. Из незачищенных побежденных вырастут жаждущие мести, которые либо придут и нас уничтожат, либо будут жить с национальным комплексом вместо того, чтобы оставить о себе доблестную память. Верно? Верно.

Но затем переполняются чаши, гуманность раздраженно торжествует, наступают все те самые последствия – и тут выясняется, что взгляды на то, которое из зол меньшее, удивительно подвержены веяниям моды. Хозяйство в глубоком упадке, из-за вчерашних рабов невозможно выйти на улицу? «Ну и? не порабощать же их обратно, и не плыть же за новыми». Через двадцать лет после прошлой войны границу осаждает новое поколение, решительно настроенное и напрочь растерявшее былой кодекс чести? «Ну и? не истреблять же их было». И в таком климате бывшие умеренные, повторяя ровно те же аргументы, звучат уже как кровожадные маргиналы.

Бывают, конечно, такие стечения исторических обстоятельств, при которых «культура смерти» возвращается. Собственно, и в первый раз она откуда-то взялась; даже если для нас незапамятны времена, с которых существовали рабство и геноцид, не вызывает сомнений, что в еще более незапамятные времена до этого их не было. И что интересно: возникают такие вещи сами собой, а не потому, что их кто-то придумал. То есть зло сначала исподтишка делается повсеместным, а потом выясняется, что все к нему привыкли, и появляются те, кто его рационализирует.

К чему я все это? Ну конечно же.

Аборты станут абсолютной неприемлемостью, поводом плевать свысока в грязную лужу прошлого, в пределах, я думаю, лет пятидесяти. Вслед за чем, вероятно, наступят все те последствия, о которых сегодня предупреждают прочойсеры. Перенаселение в социально проблемных слоях, «несчастные дети», «загубленные жизненные шансы», ну и конечно, нелегалка с энным процентом летальных исходов. Но станет катастрофическим фо-па, убивающим репутацию, предлагать со всем этим справляться, разрешив аборты обратно. И как-нибудь по-другому с этим вполне себе справятся.

Из всех исторических векторов один просматривается, пожалуй, яснее всех, просто-таки виден как длинная черта на спутниковом фото времени: это печальная шеренга идущих нахуй умеренных. «Светлый экстремизм» всегда побеждает, побеждает так тотально, как когда-то и не надеялся. Человек чем дальше, тем больше становится радикальным романтиком. То есть чем дальше, тем больше становится собой. Нынешние прочойсеры – той разновидности, что «не одобряют, но не видят альтернативы» – люди бесспорно неглупые, но застрявшие в настоящем и поэтому лишенные некоего чувства пропорции. Каждому из них стоит задуматься, стал ли бы он предлагать «репродуктивную свободу» обществу, в котором ее нет и чьей спонтанной реакцией было бы отшатнуться в чисто гуманистическом (не религиозном, не традиционалистском) ужасе.

Есть еще те, конечно, для кого та или иная человекорубка не «неизбежное зло», а даже и вовсе не зло. Крепкие хозяйственники-рабовладельцы, для которых «словословящий скот» как-то подпадает под священные чувства к земле и дому; бравый вояка, который нахмурится, посмотрит в небо и отдаст приказ перерезать всю деревню; суровые торквемады, для которых пытки и костры осеняются благодатью преклонения перед Господом; ну или, в нашем случае, те, для кого убийство ребенка – одно из священных, неприкосновенных прав женщины.

С такими людьми история не столь милосердна, чтобы просто послать на три буквы. На них она оттягивается по полной.

Под пристальными взглядами слабонервных

Во Флориде маленький переполох. При аборте на 23-й неделе ребенок выжил и дышал; расторопная ассистентка засунула его в пластиковый пакет и выкинула в мусорку, где он и того. Мамочка это видела и теперь валяется вся в посттравматическом синдроме, абортмахер подделал записи, аноним сообщил в полицию, у абортмахера отняли лицензию.

Для меня ничего шокирующего здесь нет. Каждый аборт – это убийство ребенка, и детали не имеют никакого значения вообще. Тут процедурка вышла даже гуманнее обычного.

Все трогательное прочойсерское скотство в том, что вот тут публика взяла и зашевелилась, засомневалась, сказала «ай-яй-яй, это уже перебор». Их беспокоит только то, чтоб все прилично выглядело. Прочойсер – тот тип обывателя, у которого под носом можно устраивать геноцид, и он не моргнет, если только все будет чинно обставлено, красиво названо и исполнено где-то за кадром. Но если кто-то, допустим, попытается выбежать из стройной шеренги смертников и на глазах у прохожих получит пулю в спину, тут прохожим, конечно же, станет не по себе, они сделают взволнованные лица и скажут, что хотя всецело поддерживают политику вождя по окончательному решению детского вопроса, но отдельные эксцессы заставляют, и т.д.

Тьфу.