У меня раз-другой интересовались, как я, будучи крайним противником абортов, отношусь к чайлдфришникам.
Представим себе, что на мосту стоит девушка и смотрит в реку. Просто стоит и смотрит – ну, теплая летняя ночь, звезды отражаются, лебедь дрейфует, «все равно мне, где скучать». Но скучать не приходится. По мосту проходит молодой человек, видит девушку, тут же заключает, что она собирается топиться, и бросается оттаскивать ее от перил. Проходит еще один молодой человек, тут же заключает, что девушку пытаются изнасиловать, и бросается бить морду первому молодому человеку. Проходит пенсионерка с пуделем, смотрит на все это безобразие и думает, какие распутные и безалаберные нынче девки – гуляют с двумя сразу, да еще и не заботятся, чтоб они друг про друга не узнали. Пудель же читает на лице хозяйки неодобрение, понимает его по-своему и громко гавкает, имея в виду: «эй, вот еще одна самка, что ж вы ее, идиоты, не замечаете».
Чайлдфри мне всегда казались чем-то вроде пенсионерки, если не пуделя. Необязательным курьезом, завершающим штрихом к бардаку, который и без того многослоен.
Когда смотришь на этих людей, ощущение такое, будто их задолбали родители/знакомые с вопросом, когда они надумают рожать, и по этому поводу они создали целое общественное движение. Это вообще-то не под гриф «дети», а под гриф «бестактность» или там «стереотипы», почему я и говорю, что чайлдфри – просто деталь бардака, который царит в умах и интернетах по детскому вопросу. Вкупе с простым человеческим желанием повыебываться под предлогом свободолюбия. Каковое желание даже симпатично, кроме тех случаев, когда оно приносит реальный вред, или ведет себя слишком уж вызывающе по отношению к чему-то, что не «жемчуг мелкий», а всерьез. Например, дикий моральный террор, которому без дураков, без капризов подвергаются проблемные родители. Под лозунгами, ага-ага, «ребенок должен быть желанным» и «у ребенка должно быть все». Или, в исполнении чуть менее марципаново-иконописных сволочей, «не будь идиоткой» или «нарожаете бандитов и попрошаек».
23 ноября 2007 г.
26 июня 2007 г.
Чернушка
Женщина, гласит действующее законодательство, имеет право самостоятельно решать вопрос о материнстве.
Помимо своей тошнотворной эвфемистичности (Endlösung der Mutterschaftsfrage, блядь), эта формулировочка наводит меня на довольно забавные мысли – в которых, понимаю, можно найти сексизм, особенно если его там искать.
Слово «самостоятельно» на самом деле саботирует всю фразу, превращая ее в нечто наподобие «каждый мужчина имеет право рожать». Всякий раз, когда прочойсер квакает что-то насчет «распоряжаться своим телом», ему вполне уместно задать вопрос из анекдота про русалку – как? Если бы женщина могла вызвать у себя выкидыш «могучим усилием воли» (© Иван Ефремов, у которого кто-то так остановил свое сердце), говорить было бы вообще не о чем, сопротивление «репродуктивной свободе» было бы бесполезно. Да и, заметим, не столь мерзко выглядела бы процедура. Но в том-то и прикол, что «право женщины решать» отличается от «права мужчины рожать» только тем, что наука еще не нашла способа реализовать второе.
Поэтому, в качестве легкого досуга, прочойсеру можно ответить схоластикой на схоластику, мозготеррором на мозготеррор. «Право на аборт», даже если в такое право уверовать, абсолютно не исключает возможности запретить аборты де факто. Есть ведь еще целое отдельное право брать деньги за то, что помогаешь кому-то «распоряжаться своим телом». Сегодня есть, а завтра его бросят в огонь – и что, много ли появится благотворительных деторубок? Это ведь уже не «права индивида», а «свобода предпринимательства», гораздо менее сентиментальная тема. Те же наркотики много где не запрещено принимать, но запрещено продавать. Ась? Государство должно обеспечить индивиду возможность реализовать свои права? Не вопрос: государство выпускает брошюру «Аборт в домашних условиях» и распространяет ее бесплатно, снабдив аршинными предупреждениями, которые в данном случае будут уже не пропагандой, а элементарной заботой о здоровье граждан.
И второй прикол. По поводу «мужчина вообще не имеет права на мнение». Кто придумал аборты? Который пол больше труда и мысли приложил практически ко всем современным технологиям фетицида? Давайте начнем с того, что традиционно у женщин для реализации их «репродуктивной свободы» были такие варианты: чудодейственный заговор бабы Фроси; травяной настой бабы Параши; прыжок с горячего шкафа в ванну, полную спиц (or something). И хотя о патриархальном непущании женщин в науку можно говорить до тех пор, пока речь не станет нечленораздельной из-за выросших во рту грибов, факт остается фактом: все, что мы понимаем под абортами сейчас, начиналось как подарок бывшему прекрасному полу от бывшего сильного. Конечно, подарок не без выгоды для себя, ввиду чего остается открытым вопрос, а не стоило ли над конкретными дарителями проделать вещи, упоминание которых несовместимо с LJ Terms of Service, причем клещи предварительно раскалить.
И вообще: аборты – нечто настолько явно сделанное, новое, суррогатное, с хлорным душком антиутопического «прогресса», что становится смешно и противно, когда феминиствующие пытаются эту тему не просто монополизировать, а монополизировать и сделать вид, что так всегда было. Что мужчины, дескать, лезут куда-то в вековечное женское, в самые кружева и лепестки, грязными шовинистическими лапами. Это равносильно нации, отстаивающей свое право на ядерное оружие с позиций, что это часть ее культурного наследия, самоидентификации и т.п.
Женщина имеет право самостоятельно решать вопрос о материнстве. Every child is a wanted child. Arbeit macht frei.
Помимо своей тошнотворной эвфемистичности (Endlösung der Mutterschaftsfrage, блядь), эта формулировочка наводит меня на довольно забавные мысли – в которых, понимаю, можно найти сексизм, особенно если его там искать.
Слово «самостоятельно» на самом деле саботирует всю фразу, превращая ее в нечто наподобие «каждый мужчина имеет право рожать». Всякий раз, когда прочойсер квакает что-то насчет «распоряжаться своим телом», ему вполне уместно задать вопрос из анекдота про русалку – как? Если бы женщина могла вызвать у себя выкидыш «могучим усилием воли» (© Иван Ефремов, у которого кто-то так остановил свое сердце), говорить было бы вообще не о чем, сопротивление «репродуктивной свободе» было бы бесполезно. Да и, заметим, не столь мерзко выглядела бы процедура. Но в том-то и прикол, что «право женщины решать» отличается от «права мужчины рожать» только тем, что наука еще не нашла способа реализовать второе.
Поэтому, в качестве легкого досуга, прочойсеру можно ответить схоластикой на схоластику, мозготеррором на мозготеррор. «Право на аборт», даже если в такое право уверовать, абсолютно не исключает возможности запретить аборты де факто. Есть ведь еще целое отдельное право брать деньги за то, что помогаешь кому-то «распоряжаться своим телом». Сегодня есть, а завтра его бросят в огонь – и что, много ли появится благотворительных деторубок? Это ведь уже не «права индивида», а «свобода предпринимательства», гораздо менее сентиментальная тема. Те же наркотики много где не запрещено принимать, но запрещено продавать. Ась? Государство должно обеспечить индивиду возможность реализовать свои права? Не вопрос: государство выпускает брошюру «Аборт в домашних условиях» и распространяет ее бесплатно, снабдив аршинными предупреждениями, которые в данном случае будут уже не пропагандой, а элементарной заботой о здоровье граждан.
И второй прикол. По поводу «мужчина вообще не имеет права на мнение». Кто придумал аборты? Который пол больше труда и мысли приложил практически ко всем современным технологиям фетицида? Давайте начнем с того, что традиционно у женщин для реализации их «репродуктивной свободы» были такие варианты: чудодейственный заговор бабы Фроси; травяной настой бабы Параши; прыжок с горячего шкафа в ванну, полную спиц (or something). И хотя о патриархальном непущании женщин в науку можно говорить до тех пор, пока речь не станет нечленораздельной из-за выросших во рту грибов, факт остается фактом: все, что мы понимаем под абортами сейчас, начиналось как подарок бывшему прекрасному полу от бывшего сильного. Конечно, подарок не без выгоды для себя, ввиду чего остается открытым вопрос, а не стоило ли над конкретными дарителями проделать вещи, упоминание которых несовместимо с LJ Terms of Service, причем клещи предварительно раскалить.
И вообще: аборты – нечто настолько явно сделанное, новое, суррогатное, с хлорным душком антиутопического «прогресса», что становится смешно и противно, когда феминиствующие пытаются эту тему не просто монополизировать, а монополизировать и сделать вид, что так всегда было. Что мужчины, дескать, лезут куда-то в вековечное женское, в самые кружева и лепестки, грязными шовинистическими лапами. Это равносильно нации, отстаивающей свое право на ядерное оружие с позиций, что это часть ее культурного наследия, самоидентификации и т.п.
Женщина имеет право самостоятельно решать вопрос о материнстве. Every child is a wanted child. Arbeit macht frei.
6 июня 2007 г.
Муаххаха!
Руди Джулиани гонит пургу про то, что хоть он и весь из себя католик, но-таки против запрета абортов, ибо плюрализм, невмешательство государства, вся фигня.
У него четыре раза барахлит микрофон от удара молнии.
Слава мракобесным небесам.
У него четыре раза барахлит микрофон от удара молнии.
Слава мракобесным небесам.
2 июня 2007 г.
Подавите!
Иные думают, что я против абортов, потому что «не понимаю всей сложности». Думают, будто я верю в каких-то монстрих, которые вырвут дитя из чрева своего, а потом пойдут смеяться и есть мороженое. В то время как аборт – «всегда нелегкое решение для женщины» и вся фигня. Из-за этого меня презабавно обвиняют в моральном паникерстве. Меня, своеобразного ницшеанца в этом вопросе.
Всю сложность я прекрасно понимаю. И вот именно ее я больше всего ненавижу.
«Маленьких людей с большими терзаниями» надо, простите меня, давить. Нет, не с каким-нибудь нелицеприятным пафосом, а походя, как в мультяшной «Алисе»: «подавите его». Подавите все эти слезы-вздохи-бессонницы, истерики, трехгрошовую решимость и эндокринные покаяния, попытки делать Каменное Лицо перед Ледяным Ветром («он стоял на сквозняке, фотогенично скуксившись»). Это не «совесть», не «condition humaine», не «безысходность бытия», это порнография какая-то. Мозгоебство нам всем свойственно, но есть еще душеебство.
Человек обязан знать границы своих возможностей, прежде чем что-либо делать, сколь бы ни хотелось. Есть понятие «не уметь жить», такое же простое, как «не уметь пить» (от разговоров, что-де эмбрион – паразит и самозванец в теле женщины, вспоминается «да он вам и в штаны на*рал!»). Однако ж вот люди предпочитают Кидаться в Пучину Страстей (итальянщина какая: chidazza! pucina! strasti!) и жить «до следующей неожиданности». И ладно бы с ними, с неожиданностями, хватай людей хотя бы на дегенеративно-аристократическое отношение к жизни: действительно «сделать аборт, забыть и веселиться дальше» – и не потому, что эмбрион не человек или «не вправе», а потому, что эмбрион как бы смерд. Или смертный, с точки зрения вампира (вампиры, заметил бы тут krylov, идеальная аристократия). И эти (не)люди теоретически, лестатски симпатичны хотя бы тем, что могут с равной легкостью «оставить» ребенка, и быть неплохими родителями, если вдруг взбредет. И еще кое-чем другим симпатичны, трудноопределимым.
А этих – давить. На их нытье – «ой денег нет, вырастет весь несчастный у меня», «да со мной мама разговаривать перестанет, а подруги смеятся будут», «за что мне это», «он хоть и сразу сказал, что женится, но глаза его были неискренни», «трудно, но надо смириться с правом женщины решать, ей тяжелее, пойду выпью» – надо наконец правильно отреагировать и дать людям то, чего они всей душой отчаянно просят. «Хорошо, убедили, с завтрашнего дня кто залетел и кто обрюхатил обязаны родить и воспитать. Станет кто до вас доебываться – посылайте нахуй, говорите, мол, на нас наехали ребята покруче вашего. Увидите, как проще и достойнее заживется. А чтоб вы не думали, что мы враги свободы, отныне вводятся: фиолетовый свет светофора, на который можно переходить улицу задом наперед или на руках; право фотографироваться на паспорт с пластмассовыми рогами или антеннами на голове; [еще несколько]».
Для тех, кто возмущен. Внятное отрицание государственного контроля исходит из двух вещей: абсолютного неприятия губриса (т.е. оскорбительного самоутверждения сильного над слабым) и относительной убежденности в том, что «люди сами лучше справятся». По первому пункту: я не за то, чтоб кого-либо «щучить». Я первый пожертвую мечтой о запрете абортов, если запрет будет исходить от людей, которые мое риторическое баловство станут повторять на полном серьезе. А вот по второму пункту на принципы идти нельзя. Экономические, общественные, личные свободы нужно беречь не потому, что дядя Джефферсон так сказал, и не потому, что свободы – это ня как кавайно, а потому, что «люди справляются», причем гораздо лучше, чем без свобод. Здесь – не тот случай. Здесь мы сливаем миллионы людей из уважения к трусости растяп, подавляющему большинству из которых еще и самим тошно. Мы заводим кривое и уродское определение того, что есть человек, чтоб случайно не назвать растяп убийцами, они ж у нас нежные, чуть что в слезы. Подавите это подавляющее большинство. Остальные вывернутся, те еще бестии. Мы даже не заметим.
Прочойсеры оттого и жалки, что борются за умозрительную свободу почти несуществующей породы людей. Какая б она там ни была, эта порода, как к ней ни относись, ее прежде всего не видать. И меньше всего ее видать среди самих прочойсеров. Типичный громкий прочойсер – это либо «любящий родитель троих детей», чья мрачноватая эгозащита косит под широту взглядов, либо «мама-роди-меня-обратно» с циклическим самооплакиванием по случаю, либо вечно озабоченный философ-общественник, только что пятистопным ямбом не говорящий, либо условная молодежь, для которой аборты – это так же круто, как пираты или Г. Лектер. Все это называется страдать фигней по-мелкому. Даже (а не «особенно») последнее.
Всю сложность я прекрасно понимаю. И вот именно ее я больше всего ненавижу.
«Маленьких людей с большими терзаниями» надо, простите меня, давить. Нет, не с каким-нибудь нелицеприятным пафосом, а походя, как в мультяшной «Алисе»: «подавите его». Подавите все эти слезы-вздохи-бессонницы, истерики, трехгрошовую решимость и эндокринные покаяния, попытки делать Каменное Лицо перед Ледяным Ветром («он стоял на сквозняке, фотогенично скуксившись»). Это не «совесть», не «condition humaine», не «безысходность бытия», это порнография какая-то. Мозгоебство нам всем свойственно, но есть еще душеебство.
Человек обязан знать границы своих возможностей, прежде чем что-либо делать, сколь бы ни хотелось. Есть понятие «не уметь жить», такое же простое, как «не уметь пить» (от разговоров, что-де эмбрион – паразит и самозванец в теле женщины, вспоминается «да он вам и в штаны на*рал!»). Однако ж вот люди предпочитают Кидаться в Пучину Страстей (итальянщина какая: chidazza! pucina! strasti!) и жить «до следующей неожиданности». И ладно бы с ними, с неожиданностями, хватай людей хотя бы на дегенеративно-аристократическое отношение к жизни: действительно «сделать аборт, забыть и веселиться дальше» – и не потому, что эмбрион не человек или «не вправе», а потому, что эмбрион как бы смерд. Или смертный, с точки зрения вампира (вампиры, заметил бы тут krylov, идеальная аристократия). И эти (не)люди теоретически, лестатски симпатичны хотя бы тем, что могут с равной легкостью «оставить» ребенка, и быть неплохими родителями, если вдруг взбредет. И еще кое-чем другим симпатичны, трудноопределимым.
А этих – давить. На их нытье – «ой денег нет, вырастет весь несчастный у меня», «да со мной мама разговаривать перестанет, а подруги смеятся будут», «за что мне это», «он хоть и сразу сказал, что женится, но глаза его были неискренни», «трудно, но надо смириться с правом женщины решать, ей тяжелее, пойду выпью» – надо наконец правильно отреагировать и дать людям то, чего они всей душой отчаянно просят. «Хорошо, убедили, с завтрашнего дня кто залетел и кто обрюхатил обязаны родить и воспитать. Станет кто до вас доебываться – посылайте нахуй, говорите, мол, на нас наехали ребята покруче вашего. Увидите, как проще и достойнее заживется. А чтоб вы не думали, что мы враги свободы, отныне вводятся: фиолетовый свет светофора, на который можно переходить улицу задом наперед или на руках; право фотографироваться на паспорт с пластмассовыми рогами или антеннами на голове; [еще несколько]».
Для тех, кто возмущен. Внятное отрицание государственного контроля исходит из двух вещей: абсолютного неприятия губриса (т.е. оскорбительного самоутверждения сильного над слабым) и относительной убежденности в том, что «люди сами лучше справятся». По первому пункту: я не за то, чтоб кого-либо «щучить». Я первый пожертвую мечтой о запрете абортов, если запрет будет исходить от людей, которые мое риторическое баловство станут повторять на полном серьезе. А вот по второму пункту на принципы идти нельзя. Экономические, общественные, личные свободы нужно беречь не потому, что дядя Джефферсон так сказал, и не потому, что свободы – это ня как кавайно, а потому, что «люди справляются», причем гораздо лучше, чем без свобод. Здесь – не тот случай. Здесь мы сливаем миллионы людей из уважения к трусости растяп, подавляющему большинству из которых еще и самим тошно. Мы заводим кривое и уродское определение того, что есть человек, чтоб случайно не назвать растяп убийцами, они ж у нас нежные, чуть что в слезы. Подавите это подавляющее большинство. Остальные вывернутся, те еще бестии. Мы даже не заметим.
Прочойсеры оттого и жалки, что борются за умозрительную свободу почти несуществующей породы людей. Какая б она там ни была, эта порода, как к ней ни относись, ее прежде всего не видать. И меньше всего ее видать среди самих прочойсеров. Типичный громкий прочойсер – это либо «любящий родитель троих детей», чья мрачноватая эгозащита косит под широту взглядов, либо «мама-роди-меня-обратно» с циклическим самооплакиванием по случаю, либо вечно озабоченный философ-общественник, только что пятистопным ямбом не говорящий, либо условная молодежь, для которой аборты – это так же круто, как пираты или Г. Лектер. Все это называется страдать фигней по-мелкому. Даже (а не «особенно») последнее.
26 апреля 2007 г.
Миссия
Индуизм и буддизм соотносятся приблизительно так же, как иудаизм и христианство. «Пришел один такой – и понеслось куда-то вбок». И индусам в конце концов пришлось как-то вписывать Будду в свой миропорядок, чтобы не смущал. Сыном римлянина Пандиры, в том или ином смысле, его объявлять не стали – нет, щедро записали в -надцатые инкарнации кого-то там, но при этом определили на строго хозяйственную должность. Будда, понимаете ли, пришел и основал целую новую религию с практической, и весьма похвальной, целью: прекратить жертвоприношения животных. То есть что он там плел – совершенно неважно, все это была лишь экстравагантная легенда агентурного аватара. Главное – что овцы целы.
Это просто насчет того, откуда взялась мысль. Мысль такая, что христианство в XXI веке – безусловно ценная вещь ровно в той мере, в какой посвящает себя борьбе с абортами. А также (все это мелочи в сравнении) с однополыми браками, «сексуальным воспитанием» в школах и прочими закидонами идеологии “la liberté, c'est снять штаны и бегать”. То, что им для этого в общем-то естественного протеста требуется сверхъестественная мотивировка, и что само это сверхъестественное продолжается во все прочие области жизни, неважно само по себе. Вообще любая религия хотя бы побочно служит способом «объяснить некоторые вещи короче». В чем есть, конечно, свои опасности. Как бы то ни было, христианство, даже столь далеко ходя за обоснованиями, собирает толпу. Верующие христиане – подавляющее большинство среди тех, кому вообще интересно спорить с прочойсерами; верующие христиане – практически 100% тех редких людей, что готовы против «репродуктивных прав» бороться с оружием в руках. Это надо ценить. Но надо и помнить об издержках.
Это просто насчет того, откуда взялась мысль. Мысль такая, что христианство в XXI веке – безусловно ценная вещь ровно в той мере, в какой посвящает себя борьбе с абортами. А также (все это мелочи в сравнении) с однополыми браками, «сексуальным воспитанием» в школах и прочими закидонами идеологии “la liberté, c'est снять штаны и бегать”. То, что им для этого в общем-то естественного протеста требуется сверхъестественная мотивировка, и что само это сверхъестественное продолжается во все прочие области жизни, неважно само по себе. Вообще любая религия хотя бы побочно служит способом «объяснить некоторые вещи короче». В чем есть, конечно, свои опасности. Как бы то ни было, христианство, даже столь далеко ходя за обоснованиями, собирает толпу. Верующие христиане – подавляющее большинство среди тех, кому вообще интересно спорить с прочойсерами; верующие христиане – практически 100% тех редких людей, что готовы против «репродуктивных прав» бороться с оружием в руках. Это надо ценить. Но надо и помнить об издержках.
25 февраля 2007 г.
Закономерное
Суд итальянского города Турин обязал 13-летнюю девушку сделать аборт в связи с тем, что ее родители не хотят рождения внука. Как сообщает издание La Stampa, суд исходил из того, что несовершеннолетние не могут решать, оставлять им ребенка или нет.
Девушка забеременела от своего 15-летнего приятеля и хотела родить ребенка. После принудительного аборта она пыталась покончить жизнь самоубийством.
http://www.gazeta.ru/news/lenta/2007/02/20/n_1037697.shtml
Есть такой колоссальный лохотрон – «свобода одного кончается там, где начинается свобода другого».
Правды в этой максиме примерно столько же, сколько в утверждении «люди могут летать, когда поблизости нет других людей». Без обид, просто так не бывает. Свобода одного кончается там, где начинается тень от бейсбольной биты другого. Или где начинаются нули от миллионов другого. Или куда долетают шапки сподвижников другого. Или куда другой достает невидимым нимбом статуса.
Однако эти риторические штучки крайне полезны, когда нужно к чему-нибудь подогнать определения. Абсурдный, но пример: прыганье можно объявить летанием («низенько-низенько») и запретить прыгать в общественных местах («вдруг воздушное пространство срочно понадобится»). Или, допустим, вам захотелось попрыгать на темной улице. К вам подходит нечто мрачное и говорит: «слышь, ну ты ваще ламер, в полметре от земли зависнуть не можешь, а я теерь из-за тя еще десь минут взлететь не смогу, дал тыщу быстро сука».
«Свобода одного...» и т.д. жуть как кстати, когда нужно право сильного проапгрейдить в свободу. Или доказать, что у слабого никаких свобод не может быть по определению. Это важная превентивная мера на случай, если слабый вдруг окажется сильным (или у него найдутся защитники). Никакой «свободы» нет ни на одной стороне, это в данном случае пустое понятие, wildcard, что ею назовешь, то ею и будет. Зато в обществе, которое привыкло священный статус «свободы» приписывать преимуществу сильного, восставший слабый будет неправ.
Так вот, к чему это я веду. Есть множество прочойсеров, которые «в это еще и верят». Возможно, большинство. Большинство последователей какой-нибудь апокалиптической секты с ограниченной ответственностью тоже ведь «в это еще и верит». И вот они тут могут парадоксальным образом найти подтверждение своим верованиям. «Государство не должно вмешиваться». «Видите, когда наступают на Репродуктивную Свободу, не только нашим, но и вашим бывает плохо».
Так вот, чтоб закончить наше долгое теоретизирование: кто так подумал, тот лох. Имел место сбой. «Репродуктивная свобода» слишком откровенно проявила себя тем, чем она есть на самом деле. Слишком ясно, у кого она. И гораздо более последовательны и изощрены те, кто возьмется аргументировать, что все правильно, 13-летняя девочка не есть субъект свободы, которую она не может себе даже элементарно оплатить, у ейных родителей есть свобода поместить альтернативную стоимость внука в другие инвестиции, обнаглели ваще эти иждивенцы, и т.д. Эти по крайней мере «в теме».
Мразь, которая способна судиться с собственной 13-летней дочерью (из-за чего бы то ни было), есть комок клеток без личности и абстрактного мышления, развившаяся через паразитирование на организме эмбриона. К сожалению, пока что это наша проблема, а не их.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)